На фото: Ми-8 является самым массовым двухдвигательным вертолётом в мире и позволяет перевозить грузы массой до 3000 кг (5000 кг).

Продолжение. Начало в «Д» №№39; 41;42; 43; 44, 45. 46, 47, 48, 03, 05,

Продолжаем публикацию об истории нашего города 70-80-х годов прошлого века, об актюбинских мальчишках, увлечённых романтикой неба, их лидерах и учителях, показавших путь к осуществлению мечты.

Время шло своим чередом, и вот уже прошли первые минуты радости, наступили непростые будни учебы в средней школе, а вечерами и по выходным – в родной летной школе. Сердце выпрыгивало от страха на первых тренировках в спортзале АВЛУГА, на настоящем батуте, лопинге, колесе-тренажере. Но все это дополнялось радостью первых достижений: я могу теперь сделать двойное сальто вперед и назад, вращаться в рамке лопинга в двух плоскостях! Вот оно счастье и гордость за нас, курсантов! Мы были гораздо взрослее своих сверстников-одноклассников, мы читали и учили спецлитературу, сидели в кабине тренажера Як-18Т, надеясь взлететь на настоящем самолете. Три года счастья общения с пилотами и преподавателями одного из лучших летных училищ страны, с прекрасным человеком и талантливым руководителем нашей школы юных летчиков пролетели быстро и незабываемо. А мог ли кто-то из моих одноклассников тогда похвалиться поездкой по летным училищам для подготовки к поступлению, посетить столицу, священный для нас мемориал защитникам Сталинграда?! Конечно, никто из них не мог себе этого позволить. А наш дорогой шефулька все неутомимо организовывал и осуществлял на деле!

« Есть на земле истинные патриоты неба, это правда! В свои неполные пятнадцать лет я уже отлично стрелял из автомата и пистолета, прыгал с парашютом, бегал и подтягивался на перекладине лучше сверстников в средней школе.

Помню, как-то раз опоздал на линейку, прибегаю со значком парашютиста, а все одноклассники меня руками щупают, как нечто фантастическое, спрашивают с удивлением, неужели и правда сам прыгал?! Все для меня здесь было впервые и уже первые шаги вели в желанное великое Небо.

Потом были экзамены в школе, выпускной в обеих школах, радость, грусть прощания с друзьями и тревога перед поступлением в летное училище. И все, представьте себе, удалось. Во многом благодаря закалке, полученной в летной школе, и моральной поддержке шефа – человека, посвятившего жизнь воплощению мальчишеской мечты в реальность, воспитавшего не одно поколение пилотов! Так Божьей милостью и трудами праведными мы, лысые и тощие абитуриенты 1985 года Саратовского высшего военного авиационного училища летчиков, в составе трех батальонов, 630 человек, были зачислены в ряды курсантов. Ура! Я – снова курсант! Если знали б мы тогда, как здесь два года «каленым железом» будут выжигать весь негатив в юных душах, думаю, нас было бы значительно меньше. Потом были незабываемые минуты общения с комендантом и надраенные до синевы стальные звезды на воротах училища – расплата за неосмотрительность, первые наряды и работы, увлекательные пейзажи с трехметровыми сугробами вдоль дороги, прогулки в общевойсковом защитном комбинезоне и противогазе по палатке с хлорпикрином... А как приятно пробежаться ночью по спящему Саратову, бряцая автоматом двадцать пять километров в гору на аэродром «Сокол», при луне, а наутро дремать на лекциях и мечтать о полетах. Все же она наступила, летная пора, и первый полет в кабине Ми-2 с летчиком-инструктором Валерием Колпаковым запомнился на всю жизнь. Впервые в жизни я висел на вертолете, а потом выжимал ком-без от пота, но это было счастье! Кто говорит, что летать легко, тот не летал, и я ему никогда не поверю. Прошло четыре сложных года, мы окрепли и уже самостоятельно управлялись с более мощным Ми-8: подумать только, ведь десять лет прошло с моего первого знакомства с этой машиной! До сих пор считаю его лучшим в мире трудягой и лучшим другом вертолетчиков: он и дом, и командный пункт, и гостиница на перелетах.

Я женился за полгода до окончания училища, 3 марта 1989-го, сдав для этого два экзамена за три дня. Потом был торжественный выпуск, 28 октября, нас четыре­ста пятнадцать новоиспеченных офицеров, прошедших естественный отбор и выживание в стенах молодого, но с боевыми традициями учебного заведения вертолетчиков. Я – лейтенант, летчик-инженер, к тому же семейный человек!

« Отец и мама от счастья плакали и гордились моей целеустремленностью. Непростым был выбор места службы, но на семейном совете решили начинать послужной путь в Западной группе войск, в Германии.

Начались будни боевой учебы, полеты, переучивание на современный вертолет Ми-8 МТ в центре боевой подготовки и переучивания летного состава города Торжка. Мы жили дружно и счастливо, но готовились к войне с НАТО, не единожды разглядывая самодовольные высокомерные лица пилотов иностранных вертолетов BO-105 и « Апачей», на разведке, вдоль границы с западной Германией. В условиях международного мирного паритета мы соблюдали нормы приличия. К тому же тяжелые Ми-24 всегда прикрывали нам спину своими пушками и пулеметами. В 1990 году я стал летчиком 3-го класса. В День авиации родилась старшая дочь Светлана. Это событие и сейчас помню в мельчайших деталях. 20 августа, отбомбившись, летим с полигона «Ретцов», а руководитель полетов вдруг без предисловий нам выдает прямо в эфир:

– 844-й, заход на точку с прямой, у правого сын родился!

Сели с ходу, а на бетонке меня ожидает УАЗ-буханка. Прилетаю в госпиталь, жена виновато выносит ребеночка, прости, мол, дочь у нас. Вот так я и стал отцом Светланки!

Полеты, пеленки, работа в кочегарке – не хватало на жизнь. Дочь подрастала, уже два годика, а тут как гром среди ясного неба: в войсках нет авиакеросина, власть в стране захватил ГКЧП. Два дня сидели в Ленинской комнате – слушали замполитов. Дальше –больше: вывод войск из Германии – раньше графика, просто в никуда, в непостроенные военные городки и на отнятые у ДОСААФ аэродромы. Авиацию резали ножом по живому. Обидно было, недолетав на 2-й класс, сидеть на земле и слушать сказки зам­полита, ему ведь тогда уже не верили! Недальновидные политики сделали свое дело, развалив страну и армию. Возмущенные решением вышестоящего командования передислоцировать часть в Сальяны (Азербайджан), наши жены по многочисленным бюрократическим инстанциям дошли до Москвы. И властный вердикт на это обращение был по-ельцински авантюрен: посадить наш 440-й боевой полк и управление в Вязьме, на полевом аэродроме ДОСААФ. С того момента началась нескончаемая полевая жизнь: 60 вертолетов охраняли 35 офицеров, ведь в военно-воздушных силах солдат всегда мало. Спали на 20 кроватях, по очереди, полгода без отпусков и выходных. Семьи сами по себе жили у родственников по всей стране, зар­плату попросту не платили, а из-за отсутствия войскового тыла нас и не кормили. На все рапорты о переводе в Кореновск Краснодарского края, где базировался полк, выведенный из Польши, следовал категоричный отказ. Жена и двухлетняя дочь жили у тещи с тестем в Саратове. Наступила пора обмана и разочарований. Но в стране, где руководило безвластие, надо было как-то выживать. И я решил, что семья, которая голодает, сидя на шее у родных, для военного – самое важное. Семья – это Родина, которую я призван защищать. А если государство не заботится о моей семье, то какой, к черту, из меня защитник?! Сжав зубы от обиды и несправедливости, швырнул на командирский стол рапорт об увольнении из армии по любой статье.

« Так наступил новый этап моей жизни, жизни без полетов и родного неба. Уволен в запас 1 ноября 1993 года, а уже 3 ноября принят на должность мастера в литейный цех Саратовского подшипникового завода. Через два года назначен начальником лаборатории физико-механических свойств отдела главного металлурга.

Развал страны, «прихватизация» и переход к рыночной, а точнее, полубандитской экономике мы испытали на себе перебоями с зарплатой и «энергетическим кризисом», когда цеха простаивали, людей выгоняли в вынужденные отпуска. Промышленность душили чуть ли не физически. Но мы выжили, лаборатория третьей в России(!) аккредитована на право технической компетенции при проведении поверок испытательного оборудования и средств неразрушающего контроля. Мы экономили заводу деньги, успешно конкурируя и сотрудничая с центром метрологии, стандартизации и сертификации. Теперь я уже по праву мог называть себя инженером без «минуса» в дипломе. Выполняя входной и выходной контроль металла, материалов, межоперационный контроль, арбитраж по твердости и неразрушающий контроль металлоконструкций (грузоподъемные механизмы, детали машин, подшипников), бесконечные сортировки деталей, разработки новых средств контроля и оснастки, наша лаборатория буквально жила на заводе. Нас хорошо знали на производстве не только в Саратовской области, но и в крупных городах России. Преклоняюсь перед нашими преданными делу людьми, за мизерную зарплату отдававшими здоровье заводу. Не одна тысяча подшипников и их деталей, прошедших через их руки, и поныне крутятся в станках, поездах, вертолетах, машинах...

В 2001 году пришлось развестись с женой. Никому из мальчишек, носивших форму школы юных летчиков, не пожелаю такой участи – быть разведенным. Может, в этом есть и моя вина, что ушел в работу и по две смены пропадал на заводе. Но платили ничтожно мало! Ушел, оставил трехкомнатную квартиру, дачу, машину. Взял в банке 80 тысяч и купил «Москвич-2141». Очередной удар судьбы был тяжелым. Но устоял, спасибо работе и спорту: бодибилдинг, карате. Решил продолжать работу на заводе, хотя двери военкомата по-прежнему открывал каждый месяц. Но, увы, родной армии я был не нужен. Потом этот человек, военный комиссар полковник Полубабкин, выйдя на пенсию и устроившись на завод, узнал меня и не находил слов, как извиниться передо мной: мол, я тебе не поверил тогда. Очень жаль, что не верят у нас влюбленным в свою профессию людям! Впрочем, пусть это останется на его совести.

Но жизнь шла своим чередом. В 2003 году в профилактории завода (у меня на нервной почве открылась двухсторонняя язва) познакомился с Леной Бурмистровой. Мы поженились и сняли квартиру, прописавшись в Татищево, у ее родителей. Работать с бывшим тестем, который был главным металлургом, стало невмоготу, поэтому мне предложили стать механиком штамповочно-инструментального производства. Так пришлось освоить специальность по ремонту и наладке сложнейших инструментальных и обрабатывающих станков. Их было здесь 350, плюс 28 грузоподъемных механизмов, термический участок, гальваника, пресса, алмазно-абразивный участок и 12 слесарей. Первым делом начал с себя, притащив в подсобку штангу и гантели, мешок с песком и макивару. Бригада привыкала к трезвому образу жизни порой через жесткие меры: двоих уволил по статье. А принял их через полгода уже непьющими. Ведь слишком много крови видел на производстве при травмах, причем пятьдесят процентов – по пьяному делу. У нас росла зарплата, нам завидовали, но дома мы все равно не жили, а только ночевали. Научился читать чертежи, сам эскизировал требуемые детали и отдавал на изготовление с расчетами по припускам на обработку. Конечно, это было интересно!

« Второе, гражданское высшее образование я фактически получил на производстве. И всегда вспоминал полеты, зная: если я честно работаю на них, ребята могут летать спокойно, брак не пройдет. Нас, офицеров, на заводе было мало, но нас ценили. Хотя в производстве мало кто из нас участвовал – многие работали в охране.

Пытались освоить свечное производство, перебросили меня на новый участок. Даже оборудование изготовили и установили, но вот беда, умер старый директор, а новый распродал все с молотка.

Тогда начальник цеха особоточных подшипников и сепараторов Николай Максимович Козлов предложил мне пойти к нему заместителем по техчасти. С первых дней я возглавил инновации и внедрение новых технологий, благо техническое бюро в моем подчинении составляли умные коллеги. За год мы внедрили много новинок, подняв уровень по объему производства и качеству подшипников. Помогали и бывшие коллеги из лаборатории, инструментального цеха. Теперь плотно работали с военной приемкой, носили подшипники буквально на руках. К примеру, подшипник на первую ступень «Протона» стоит 50 тысяч рублей, а вращается при минус восьмидесяти градусах сорок секунд партия 30-50 штук. Один-единственный брак и все – в утиль, на переплав. А это значит, цеху премии не видать. Ответственность витала буквально в самом воздухе: на спецсборку без белого халата и перчаток не входить, пылесос включить, заземление на руку, часы, металл из карманов убрать...

22 марта 2005 года родилась Настенька. Это было незабываемое событие! Но шло время, а зарплата падала. Моих жалких семи тысяч уже не хватало на троих. А дела тем временем на заводе шли все хуже. Новый молодой директор разгонял цеха, сокращал толковых технарей и инженеров, объединяя отделы и цеха по московской схеме. А меня готовили на место Максимыча начальником цеха. На глазах разваливали завод, обещая златые горы и увольняя неугодных, грамотных специалистов. И я ушел в коммерцию, переступив через себя, на должность инженера по охране труда и экологом во втормет трех областей, Саратовской, Самар­ской и Пензенской, на зарплату 34 000 рублей. Но уже через полгода стал похож на мумию, приходя домой в час-два ночи. Постоянное общение с органами, маски-шоу в офисе и вечные командировки, подставы, поездки на отчеты в московский концерн стали невыносимыми. А тут еще друг позвонил, Витя Войтенко, сообщил, что ребята погибли, однокашники Семакин и Нестеров – ракетой сбили в Ханкале. Это было последней каплей терпения гражданской жизни. Военком районного поселка Татищево оказался порядочным строевым – непаркетным офицером: сразу направил на областную медкомиссию, затем в Кореновский отдельный боевой вертолетный полк. После собеседования с командиром полка получил «добро» на восстановление в должности офицера боевого управления командного пункта.

– Продолжение следует