Не так часто в город приезжают группы с 20-летней историей. «Разные люди» из этой когорты, и не повстречаться с Александром Чернецким было бы «преступлением». Итак, суббота, клуб «Чикаго 30», фестиваль «Индикатор’09»…

– Для начала, как завязалось знакомство с Ерменом (Ермен Ержанов/гр. «Адаптация», организатор концерта), с Актюбинском?

– Я пытался как-то вспоминать… Какие-то кассеты мне попадали в конце 90-х, когда приехал в Питер – «Парашют Александра Башлечева», потом еще. Мне было интересно познакомиться с человеком, но мы никак не пересекались, потому что обитали в совершенно разных плоскостях. Я жил в Питере, Ермен далеко… А по­знакомились мы вообще на нейтральной полосе. Он пригласил меня на фестиваль «Суховей», и мы от границы шли пешком. Знакомство произошло на нейтральной полосе между Россией и Казахстаном в августе 2006 года. Ну, нам было о чем поговорить, несколько дней мы просто пили водку и разговаривали о жизни и рок-н-ролле!

– Вы же тогда первый раз в Казах­стане были? Как впечатления?

– Первое ощущение немножко странное и ностальгическое. У меня было ощущение, что я попал в 86-й год! Туда, где все «настоящее». Что нет никакого понятия как сейчас: шоу-бизнес, раскрутка, ротация. В то время, с которого все начиналось – рок-н-ролл, парни взяли гитары в руки, чтобы сказать свое слово. Этого давно уже в России нет, все уже продались и перепродались. А здесь это было как в мои 20 лет. По «честноку»! Все так, как должно быть. Ну и сам фестиваль, с вентиловом этим [в 2006 году фестиваль «Суховей» испытал на себе жесткий контроль полиции, ред.], ментами… Впечатлений было на год, я об этом только и разговаривал с друзьями.

– А момент с полицейcкими как-то смутил? В Питере этим уже не занимаются давно.

– Нет, я понял, Ермен объяснил, что была провокация. Ну и опять же это добавило того рок-н-ролла, которого давно нет. Осталось только в памяти.

Там (на фестивале) сидел капитан в белой рубашке, сзади на выходе со сцены, с мобильным телефоном. Я выхожу, и он мне говорит: «Слушай, дорогой, какие хорошие песни, я записывал, пока телефон не сел…», и руку мне пожал. Паноптикум. Абсурдная ситуация. Вроде бы вентилово, а с другой стороны, мент мне говорит такие вещи. Очень много осталось впечатлений… Роскошных, скажем так.

– Не кажется ли вам, что после распада СССР Казахстан в плане рок-н-ролла, как отрезанный ломоть… Раз – и нет его.

– То же самое и с Украиной произошло в 91-м году. Мы еще какое-то время пытались играть. Нас в Харькове все знали, а где-то дальше… Все только на украинском языке, бандиты киевские все к рукам прибрали. Никакой информации, никакой возможности что-то сделать, не то чтобы на радио, даже концертов просто. Мы играли по восточной Украине до 1994 года, а потом было два концерта в год максимум.

Пока был Советский Союз, мы ездили на фестивали каждую неделю. Мы колесили по всей стране, и это была наша страна и наше дело. Мы свой вклад вносили в то слово, что наши предки не могли сказать. За ту малейшую свободу, которую дали. Вы же помните, как это было здорово. Еще была такая вера, что все еще можно изменить.

– Нет недоумения, чувства несправедливости, что империя распалась, что мы теперь в разных странах живем?

– Сейчас да, сейчас это вообще ненормальная ситуация. Я украинец, но живу в России уже 10 лет. Со стороны вижу, как политически себя ведет последние годы Украина. Подставляют людей простых! Мало того, сливают страну в помойку. И главное, что никто даже и не пытается что-то делать. Настолько бесшабашная атмосфера, что люди уже все… Уже и руки опустили.

Но мне кажется у Казахстана с Россией отношения абсолютно нормальные, добрососедские. Чего нет между Россией и Украиной.

– В творчестве пытаетесь абстрагироваться от политики?

– От политики сложно абстрагироваться, потому что это влияет на будущее наших детей. Я политикой вообще не интересуюсь, но есть вещи и мысли, которые меня тревожат последние несколько лет. Но это чисто человеческое и гражданское, не политическое. У меня возникают вопросы, и песни связаны с этим. Ну, а политика – это грязное дело.

– Группе «Разные люди» 20 лет. Вы в этом деле от 80-х годов до нынешних. Что изменилось? Если в 80-е и начале 90-х рок был в фаворе, то сейчас все скатилось к формату «Нашего радио» и к клубным выступлениям. Это нормальная ситуация?

– Я скажу так. Я понял, что рок-н-ролл сделал виток и ушел опять в подвалы. Его нет сейчас официально. Все музыкальные передачи на телевидении или радио это уже никакой не рок, это они попкорн разыгрывают – шутки, прибаутки. Это обыкновенный шоу-бизнес. А вот ТОТ рок-н-ролл – сейчас в Интернете. И без афиш люди собирают большие площадки посредством Интернет-сообществ – «Контакт» и прочих. Это абсолютная независимость – ты что-то можешь, не имея никаких волосатых лап, тебя не купили-продали, любой человек может сделать себя сам. И рок вернулся назад в подвалы.

На западе рок-н-ролл – коммерческая вещь. Это стадионы, это большие деньги. Любое направление музыки, вплоть до альтернативы, все имеет место. Но там другой подход, там другая ментальность. У нас же все связано с историей, с запретами, с борьбой за свободу слова, за себя, за свое будущее. Поэтому это должно было произойти. И у нас есть альтернатива благодаря Всемирной сети. Нам абсолютно легко, не изменяя себе, оставаясь самими собой, продолжать делать то, что мы делаем. Рок-н-ролл позволяет одиноким людям находить друг друга по всему миру и чувствовать, что ты не одинок, слушая те или иные песни, хотя тебе навязывают одну попсу, что в магазине. «Неужели все идиоты, – думаешь ты. – Все те, кто идет по улице, они слушают эту попсовую музыку… Неужели нет нормальных людей, неужели я один?». В Интернете ты видишь, что это все неправда.

Вот я думал, все друзья заканчиваются с «последним звонком» в 10-м классе. Потом мы вышли в большую жизнь и там уже появились сослуживцы, товарищи, партнеры, но друзей как таковых уже нет. И вот рок-н-ролл позволяет людям абсолютно неизвестным найти друзей. У меня появилось такое количество друзей! Не много, конечно, но это люди, которые дышат и думают как я. У нас и группа не просто коллектив, а группа друзей. Мы выросли на одних и тех же фильмах, на одной и той же музыке, мы говорим цитатами из книг… Живя до этого совершенно в разных местах и не зная друг друга… Но это же наше! И как говорят китайцы: «найти своих и успокоиться» – в этом есть абсолютная мудрость. Не успокоиться в том смысле, что «уже все», а успокоиться в том смысле, что, найдя своих, ты понимаешь, «все правильно», и твоя душа спокойна.

– Этот период успокоенности когда наступил?

– В конце 90-х, в Харькове, когда мы играли всего два концерта в год – быт, инвалидность, не мог найти работу, жил только на пенсию, маленький ребенок… Я случайно уехал на два дня в Питер, сделал там концерт, на который пришло всего три человека. Один из них был Чиж. Мы потом с ним напились, и он сказал: «Оставайся, поживи здесь». Оказалось, что меня еще помнят. Люди сказали – дадим денег, будешь снимать квартиру… В 33 года еще были силы! Я еще хотел что-то сделать, поездить, поиграть, посмотреть мир. Пожить! Потому что в Харькове я был человеком, у которого не было не то что перспектив, будущего… Так сложилось. В 33 года начать жизнь с нуля?.. Когда у тебя нет ничего, то думать особо не о чем. Поэтому я в конце 1999 года переехал.

Последние два года играем с Вадиком и Мишей. Я раньше думал, что песни, которые я играю, только я их так понимаю. У нас всегда движение угарное было. Мы всегда играли концерты как казаки – с шашками наголо. Все было на драйве. Так было в первой половине 2000-х. Но сейчас после 40 еще другая грань появилась. Вадик с Мишей играют мои песни так, как я бы хотел их слышать! Я дожил до такого момента, что смог посмотреть на то, что я делаю с другой стороны! Вот в чем еще прелесть жизни!

– Есть каноническая версия, что толчок к музыке вам дал Высоцкий. Что-то еще кроме этого было?

– Там не только Высоцкий, конечно… Слушал музыку я и раньше, но так чтобы взять гитару в руки – это действительно был Высоцкий. Мне было 16 лет, я уже сильно болел, и в его песнях я услышал ту силу духа, которая мне была необходима в тот момент. Я выучился играть на гитаре сам, научил всех своих друзей. Они тоже взяли гитары… А учился я в спортклассе, борцы-вольники с переломанными пальцами брали аккорды, чтобы петь эти песни! Естественно, давняя любовь – Джон Леннон и вообще все «The Beatles». Это волшебники! К тому же Харьков, это же город «имени Ричи Блэкмора», у нас все слушали тяжеляк – AC/DC, Deep Purple и другие металлические команды. У меня была одна из первых групп, мы играли хэви-металл. Это было очень круто – тяжеляк скоростной, но и блюзовый.

А такое понятие, как «русский рок», которое придумали журналисты… Мы всегда играли американскую музыку на русском языке. Мы всегда опирались на этот драйв, на эту тяжесть, на качь.

– А на украинском языке вы никогда не пели? 

– Я владею в совершенстве украинским, но дело в том, чтобы писать песни, нужно на языке думать, а думаю я на русском. Поэтому у меня даже не было идеи… Я люблю украинские песни, я пою их, но чтобы написать свою, нужно мыслить этим языком. Это очень красивый певучий песенный язык, очень мягкий. Для меня он очень дорог, это память о моих предках. Моя бабушка знала полторы тысячи песен и была запевалой в селе. Может, это от нее и передалось – любовь к музыке?

- Владимир Зобенко